КАЛИДОНСКАЯ ОХОТА

1. Пряхи судьбы 2. Предсказание 3. Праздник первого урожая 4. Вепрь Артемиды

5. Охота 6. Распря 7. Пепел судьбы 8. Эпилог

Пряхи судьбы

Разве есть что-нибудь в мире превыше, чем воля Зевса? Разве не все в его власти? Разве есть предел могуществу его? Он видит все. Он все знает. Он — царь над царями и повелитель богов.
И все же есть предел могуществу Зевса. Есть черта, за которой кончается власть владыки Олимпа. Есть сила превыше его силы. Сила эта — Предопределение, имя ее — Ананке-Неотвратимость. Никто не видел ее грозного неумолимого лика. Где она обитает, — никто не ведает. Мудрецы говорят, что она вращает ось мира, и от нее зависит судьба и богов и людей. Можно лишь смиренно склониться перед неотвратимой Ананке и подчиниться ей. Нет такой силы, которая смогла бы изменить что-нибудь в том, что предназначено и богам, и смертным.
Судьба мира — в руках Ананке. Судьбы людские — в руках мойр, трех ее дочерей¹. В недоступной человеческому взору потаенной пещере восседают они, и вершат свою предвечную работу. Когда рождается человек, первая, Клото, извлекает из пряжи нить его жизни. Вторая, Лахесис, соединяет нить эту с другими, то золотыми, то черными. Жужжит веретено, тянется жизнь человеческая чрез горести, через радости — пока третья, Атропос, своими ножницами не обрежет нить. Тогда наступает смерть человека.
Таинственна эта работа. Лишь Гея-Земля, мать всего сущего, знает о ней, да Аполлон, с тех пор, как основал он свой оракул в Дельфах. Через него и люди могут узнать о своей грядущей судьбе. Случается, однако, что мойры сами являются к людям с предостережением. А происходит это так. На третью ночь после рождения ребенка они незримо приходят в дом, становятся над колыбелью младенца и предсказывают ему все, что должно с ним случится в жизни. Вот тогда их и можно увидеть, если, конечно, мойры сами того пожелают.

Предсказание

Между пенистыми струями Ахелоя и широкими водами Эвена лежит гористая страна Этолия. Самым большим городом этой страны был город Калидон. Правил некогда этим городом царь Ойней с женой своей, прекрасной Алтеей. Жили они в любви и согласии и дожили, наконец, до великой радости, — рождения сына ².
Поздним вечером, когда, по обычаю, на третий день отпраздновали амфидромии и новорожденный был наречен Мелеагром, села Алтея перед горящим очагом и в трепетном свете жарко пылавших поленьев стала любоваться своим сыном. Сладко причмокивая, малыш мирно спал в своей колыбели. "Каким вырастет мой первенец? — глядя на него, думала Алтея. — Будет ли счастье сопутствовать ему? Будет ли судьба к нему благосклонна?"
Незаметно бежало время. Давно все стихло в доме. Уже первая треть ночи вступила в свои права³. Догорели в очаге смолистые поленья, и только одна, самая большая головня еще светилась в темноте тревожным густо-малиновым цветом. Вдруг словно легкое дуновение ветра пронеслось по комнате, и у изголовья колыбели возникли три едва различимые во мраке фигуры старых сгорбленных женщин.
"Радуйся, царица, — сказала одна из них, — твой Мелеагр будет самым красивым юношей во всей Этолии". Вторая продолжила: "В силе и ловкости ему не будет равных". А третья добавила: "Только если успеет возмужать, ибо роком суждено ему умереть, как только догорит полено, что тлеет в твоем очаге".
Сказали и исчезли. "Что это, сон? — прошептала Алтея. — Или правду говорят, что мойры иногда являются смертным в зримом облике? Нет, я не спала и ясно слышала: "как только догорит полено…" Быстро выхватила царица тлеющую головню, потушила ее покрывалом и спрятала на самом дне заповедного ларца, в котором хранила свои украшения и любимые наряды. "Это теперь моя высшая драгоценность, — подумала она, — жизнь моего сына!"

Праздник первого урожая

Прошли годы. Мелеагр вырос и действительно стал самым красивым, самым сильным и смелым юношей во всей Этолии, — гордостью родителей и надеждой сограждан.
А было это в то время, когда Триптолем, исполняя волю своей великой наставницы Деметры, учил людей хлебопашеству. Прилетел он на своей крылатой колеснице к царю Ойнею и был с честью им принят. Зазеленели калидонские нивы, потом налились тяжелым колосом, обещая богатый урожай. Радовался Ойней: "Теперь, думал он, можно забросить охоту, это жестокое и кровавое дело. Теперь хватит еды жителям Калидона и без убийства ни в чем неповинных зверей".

Вепрь Артемиды

Не простила богиня охоты дерзновенных слов царя и решила наказать Ойнея. Вывела она из своих заповедных нагорных лесов чудовищного вепря. И принялся вепрь опустошать поля Калидона. Истоптал он своими копытами нивы, вырвал клыками своими каждый колосок. Многие пытались убить этого зверя, но словно неуязвимым был вепрь, — стрелы и копья отскакивали от его толстой шкуры, не оставляя даже царапины, и самые опытные охотники гибли под ударами его огромных клыков.
Тогда жители Калидона стали просить Мелеагра, чтобы он, самый могучий витязь Этолии, устроил облаву на чудовище. С радостью согласился Мелеагр и обещал освободить страну от этого бедствия. Кликнул он клич, — и самые отважные юноши со всей Эллады стали стекаться в Калидон, чтобы принять участие в славной калидонской охоте⁴.
Первыми пришли два брата царицы Алтеи⁵. С почетом были приняты они как ближайшие родственники царской семьи. Потом явился богатырь Анкей. О его великих подвигах ходила громкая слава. Говорили, что все олимпийские боги покровительствуют ему. Прибыли из Мессении братья — могучий Идас и зоркий Линкей; из Афин — победитель Минотавра Тесей; из Иолка — Ясон, вождь аргонавтов; из Ларисcы — Пейритой, верный товарищ Тесея, из Фтии — Пелей; из Лакедемона — Кастор и Полидевк; из фессалийских Фер — знаменитый Адмет. Последней пришла из лесистой Аркадии охотница-дева по имени Аталанта. Была она стремительна в беге, как самая быстроногая лань. Она то и привлекла всеобщее внимание не только тем, что была единственной девой, пожелавшей принять участие в калидонской охоте, но и тем, что обладала божественной красотой.
Нечего и говорить, что многие из героев, начиная с царевича Мелеагра, стали просить ее руки⁶. Но Аталанта всем отвечала одно и то же: "Выйду за того, кто убьет калидонского вепря". "А если ты своей рукой поразишь зверя, кто тогда будет твоим избранником?" — спрашивали у Аталанты. Но она со смехом отвечала: "Тогда я останусь девой, — этого я больше всего и желаю!"
Только братья Алтеи не разделяли общего восторга перед красотой Аталанты. "Боюсь я ее, — сказал старший младшему, — если это не сама Артемида, то уж наверняка одна из ее нимф". С затаенной тревогой другой ответил: "Да, за оскорбление, нанесенное царем Ойнеем, Артемида может послать беду пострашнее вепря".
Девять дней узнавали охотники через горных пастухов, в какой чаще устроил свое логово чудовищный зверь. Девять дней пировали гости царя Ойнея, перемежая застолье с упражнениями в метании копья и стрельбе из лука. Один только Анкей или спал до полудня, или пил вино кубок за кубком. "Мне не жаль вина, — заметил ему как-то Мелеагр, — но как ты будешь охотиться с руками, дрожащими от неумеренно выпитого вина?" Рассмеялся Анкей и ответил: "Не беспокойся, царевич! И вепря убью я, и на Аталанте женюсь. Потому, что боги даровали мне выполнение трех моих желаний. Два моих желания бессмертные уже исполнили. Но одно у меня еще осталось в запасе, и божественной силой третьего свершиться то, о чем я попрошу!"

Охота

Наконец логово зверя было найдено. На рассвете двинулись охотники к отдаленному угрюмому ущелью, где скрывался вепрь Артемиды. Собаки и сети были бесполезны в предстоящей охоте: не было таких крепких сетей, которых не смог бы разорвать вепрь словно паутинку, а собаки, едва учуяв чудовище, или разбегались, поджав хвосты в разные стороны, либо, жалобно поскуливая, жались к ногам охотников. Против такого зверя надо было идти только с копьем в руках.
Охотники разбились на пары и цепью углубились в чащу. Мелеагр шел в паре с Анкеем. Продираясь сквозь бурелом, они все дальше и дальше шли в лесные дебри. Вдруг послышался треск ломающихся сучьев и гулкий шум падающих деревьев.
"Ну, слушай же!" — сказал Анкей Мелеагру. Молитвенно воздев руки к небу, он произнес: "Вот мое третье желание! О боги, дайте вепрю жизнь исторгнуть мне!" Мелеагр остановился. Какая-то тревожная еще не осознанная мысль промелькнула у него в голове. Через мгновение Мелеагр понял, что Анкей обречен. "Что ты наделал, несчастный! — закричал царевич, — о чем попросил ты богов? Два смысла в твоей просьбе! Кто кого должен убить — ты вепря или вепрь тебя? Просьбу твою можно понимать и так, и эдак! Как поймут ее боги?"
Побледнел Анкей. Ему показалось, что над его головой раздался чей-то смех. "Это Немесида, — подумал он, — грозная богиня возмездия". В страхе бросился бежать Анкей, да поздно уже было. Выскочил вепрь из чащи и помчался прямо на него, сверкая своими налитыми кровью глазами. Анкей метнул свое копье, но рука его дрожала от страха еще больше, чем от выпитого накануне вина. Промахнулся он, и копье попало в старое трухлявое дерево. Еще мгновение — и сам Анкей, пораженный смертельным ударом огромных клыков, упал на землю.
Все охотники, бывшие поблизости, устремились к взбешенному вепрю. Вот сверкнуло копье одного из братьев Алфеи, затем другого, но напрасно — зверь, чуя опасность, изменил направление своего стремительного бега и копья братьев просвистели мимо. Тут раздался громкий голос Аталанты: "В сторону все!" Увидели охотники, что Аталанта, подняв свое копье, грозная, как сама Артемида, стоит на пути вепря. Полетело копье девы-охотницы и вонзилось чудовищу в бок. Брызнула кровь его, но и только. Еще больше рассвирепев от раны, бросился зверь в сторону Аталанты. И она бы разделила участь Анкея, но Мелеагр, словно окрыленный опасностью, настиг вепря и вонзил ему копье в брюхо. Раздался скрежет зубов, и повалилось на бок чудовище, обильно поливая кровью пожухлую прошлогоднюю листву⁷.

Распря

Кончилась охота. Громадный мертвый зверь лежал у ног Мелеагра. Но не радовала охотников победа над свирепым чудовищем. Смерть Анкея печалила их. Один только Мелеагр торжествовал, и как победитель, и как жених. Братья Алтеи косились на него, считая Мелеагра повинным в смерти Анкея. "Не смог защитить товарища, — перешептывались они, — а за Аталанту тотчас вступился".
Все-таки обычай требовал принести благодарственную жертву Артемиде, а после поделить добычу. Охотники соорудили из дерна простой алтарь, сняли со зверя шкуру, — она, а также голова его должна была быть наградой победителю.
Молва об истреблении калидонского вепря уже разлетелась по окрестностям. К месту охоты спешили люди, чтобы своими глазами увидеть поверженное чудовище. Все славили охотников и более всего Мелеагра. По рукам пошли кубки с принесенным заранее вином. Только Аталанта не пригубила ни глотка. Молча стояла она в стороне, и даже не отвечала на похвалы за свою смелость.
Наконец пришла пора делить охотничий трофей. Мелеагр поднял руку, требуя тишины, и сказал: "Тушу зверя мы разделим поровну, — всем будет вдоволь. Шкура и голова заранее назначены тому, кто убил зверя. Значит, они по праву принадлежат мне. Но я хочу отдать почетный трофей тому, кто, как первый ранивший вепря, имеет на него, после победителя, наибольшее право. А это — вы все видели — сделала Аталанта!" После этих слов Мелеагр взял Аталанту за руку и подвел ее к исполинской голове убитого зверя.
"Неслыханное оскорбление! — закричал старший брат Алтеи. — Тебе, видно, дорогой племянничек, любовные шашни дороже священного долга крови. Я — как ближайший родственник царицы — имею на почетный трофей не меньше прав, чем эта девица, чья слабая рука лишь ранила вепря!" С этими словами он оттолкнул Аталанту, поставил ногу на загривок мертвого чудовища, и продолжил: "Не смей, женщина, прикасаться к добыче, не присваивай себе мужскую славу! И не слишком полагайся на свою красоту! Если тебе удалось очаровать глупца Мелеагра, который готов отдать тебе все, то я равнодушен к твоим прелестям!"
Засверкали от гнева глаза Мелеагра, слова оскорбления затмили его разум. Не помня себя, схватил он копье, еще красное от крови вепря, и бросил его прямо в грудь обидчика.
"Убийца! Нечестивец! — крикнул младший брат царицы Алтеи. — Ты пролил кровь брата своей матери! Ты будешь проклят богами! Ты с позором будешь…" Но в это мгновение и он, бездыханный, упал рядом с телом брата, пронзенный вторым копьем, метко брошенным Мелеагром.
Все произошло так быстро, что никто не успел вмешаться. Теперь было уже поздно. Понурив голову, Мелеагр стоял над телами своих дядьев. Молчали и все остальные свидетели кровавой распри.
Убийца. Палач родной крови. Всех оскверняющий своим присутствием. Вот во что превратился недавний кумир всего народа. Никто этого не говорил, — Мелеагр знал это и так. Все разошлись молча, и не помышляя о разделе роковой добычи. Исчезла и Аталанта, невольная виновница несчастья, — куда и как — этого никто не видел. Побрел домой и Мелеагр. Встречные робко сторонились его, никто не решался с ним заговорить. У слухов длинные ноги — все уже знали о преступлении царевича.

Пепел судьбы

Алтея с восторгом и гордостью слушала рассказ своей престарелой кормилицы, первой узнававшей все новости, об охотничьем подвиге своего сына, когда в ее покои вбежала взволнованная служанка и запричитала: "Горе, царица! Великое несчастье! Оба твоих брата убиты. Танатос уже унес их души!"
"Кто? - Почему-то очень спокойно спросила Алтея. — Он схвачен? Как его имя?" Служанка упала на колени, прикрыла руками голову и тихо ответила: "Нет, не схвачен, потому, что он — твой сын, Мелеагр."
Тягостная тишина повисла в покоях. "Оставьте меня все, — сказала Алтея, — я должна остаться одна." Итак, ее сын пренебрег честью дома, честью царского рода. У эллинов любовь к братьям самая святая после любви к родителям. "Другого мужа я могу получить, если потеряю первого, — думала она, — других детей боги мне тоже могут послать. Но братьев я потеряла раз и навсегда⁸."
Невозмутимая, как богиня мщения, Алтея сама развела в очаге огонь и открыла заветный ларец. Одно за другим вынимала она из ларца свои украшения, потом наряды, переложенные душистыми травами. На самом дне, завернутое в тонкое покрывало, лежало смолистое обгоревшее полено. Когда Алтея взяла этот залог судьбы, руки ее задрожали. Медленно, словно неся непомерную тяжесть, она подошла к очагу и бросила полено в огонь. Пламя сразу жадно охватило его. Царица смотрела, как жизнь ее сына обращалась в пепел.
А в это время Мелеагр в одиночестве медленно брел к дому. Жгучая боль, внезапно возникнув под сердцем, расползалась по его телу. Скоро она стала нестерпимой, но Мелеагрг, превозмогая ее, все шел и шел, хотя уже понял, что живым до дому ему не дойти. Он ничего не знал про предсказание мойр, про роковую связь между поленом, догоравшем сейчас в домашнем очаге, и этой невыносимой болью. Он просто ждал, когда смерть избавит его от этой боли. Когда в очаге остался лишь пепел, дыхание Мелеагра растворилось в дуновении ветра⁹.

Огонь в очаге давно погас, а Алтея все глядела на остывающий пепел. Она знала: скоро дом наполнится рыданиями, над телом сына будет ломать руки царь Ойней, будут плакать сестры Мелеагра, Деянира ¹⁰ и Горга. Отец потерял сына, сестры — брата. Пусть оплакивают царевича те, кто вправе его оплакивать. Она это право потеряла. У нее осталось только одно право — распорядится собственной жизнью. В покоях Ойнея нет никого. Там, на стене висит его меч. Вот он то ей и нужен.
День калидонской охоты клонился к закату. Высоко над морем, догоняя в скорбном полете заходящее солнце, вместе летели в обитель вечного мрака пять теней: Анкея, Мелеагра, Алтеи и двух ее братьев.