|
1. Кекроп 2. Пандион и его дочери 3. Эрехтей и его дочери |
4. Великий мастер Дедал 5. Последние афинские цари 6. Эпилог |
Основателем великих Афин — жемчужины Аттики — был рожденный Геей-землей Кекроп. Гея породила его получеловеком-полузмеей. Тело его оканчивалось хвостом змеи, тогда как верхняя половина туловища была человеческой1. Кекроп первым занял возвышающуюся над Аттической равниной скалу с плоской вершиной и возвел на ней крепость-Акрополь.
Произошло это в то время, когда боги Олимпа решали между собой: кто и каким городам Эллады будет оказывать свое покровительство. Гера избрала Микены и Аргос, Афродита — Фивы, Деметра — Элевсин. Из-за Афин заспорили двое: колебатель земли Посейдон и любимая дочь Зевса Афина.
Чтобы решить этот спор все боги Олимпа собрались на афинском Акрополе. Не хотел Зевс участвовать в распрях и предложил Кекропу рассудить спорящих. Явился Кекроп на суд и обратился к богам с такими словами: "Великие боги! Пусть Афина и Посейдон преподнесут городу по одному подарку каждый. Чей дар будет более ценным, тот и станет владеть землей Аттики".
Ударил Посейдон своим трезубцем в голую скалу, — брызнули из скалы три струи морской воды. Афина же вонзила в землю копье, — выросла из бесплодной почвы дерево-олива с множеством сочных плодов. Тогда Кекроп сказал: "Всюду шумят соленые воды безбрежного моря, но нигде нет дерева, подобного этому. Великое благо подарила Афина земле Аттики, пусть же ей, дочери великого Зевса, принадлежит власть в этих краях".
Согласились боги с мудрым решением Кекропа и отдали власть над городом, основанным Кекропом, Афине. С тех пор стал называться город Кекропа Афинами. Кекроп основал в Афинах первое святилище покровительнице города, а три его дочери, Герса, Аглавра и Пандроса, стали в нем первыми жрицами.
Боги не дали Керопу сына-наследника. Преемником первого афинского царя стал сын Гефеста и Геи по имени Эрихтоний. Тайной покрыто его рождение. Покровительница города богиня Афина принесла новорожденного Эрихтония в плетеной корзине с плотно закрытой крышкой. Она передала эту корзину дочерям Кекропа и строго запретила им поднимать крышку корзины. Сестры не должны были видеть рожденного Геей-землей младенца. Но любопытство овладело двумя старшими сестрами, — им так хотелось посмотреть, что за тайна хранится в простой плетеной корзине. Напрасно младшая из сестер, Пандроса, убеждала не делать этого. Когда Афина отлучилась из своего святилища на акрополе, Герса и Аглавра открыли корзину и увидели в ней младенца, обвитого двумя змеями2. При виде змей, которые с грозным шипением ползали по груди малыша, сестры бежали в безумном страхе и сорвались с отвесной скалы акрополя. С тех пор Афина сама стала опекать Эрихтония.
Когда Эрихтоний возмужал, он принял власть над городом от Кекропа и правил в Афинах долгие годы, а перед смертью передал власть своему сыну Пандиону3. При Пандионе еще ярче засияла милость богини над посвященным ей городом. Прежде засушливая земля Аттики стала давать богатый урожай, и все вражеские войска разбивались о твердыню Афин.
Но что может быть более непостоянным, чем удача и счастье? У Пандиона было две дочери — Прокна и Филомела. Старшую, Прокну, он выдал замуж за своего союзника — фракийского царя Терея. Увез Терей молодую жену в холодный и дикий северный край. Вскоре у них родился сын Итис, и, казалось, благополучие навсегда поселилось в доме Терея и Прокны.
Через пять лет, прошедших со дня их бракосочетания, Прокна стала просить мужа: "Отпусти меня повидаться с сестрой Филомелой или же привези ее к нам погостить. Увидеть сестру было бы для меня величайшей радостью".
Приготовил Терей корабли к дальнему плаванию и отправился морем к аттическим берегам. Благополучным было его плавание. С радостью встретил зятя царь Пандион и устроил в честь Терея обильное пиршество. Филомела так хотела узнать новости о жизни любимой сестры, что, вопреки обычаю, спустилась из женской половины дворца в пиршественный зал.
Как молнией был поражен Терей красотой Филомелы, и нечестивая страсть змеей заползла в его сердце. Стал Терей просить Пандиона отпустить Филомелу погостить во Фракии, повидаться с сестрой. И сама Филомела, не ведая о грозящей ей опасности, умоляла отца не удерживать ее дома.
Согласился Пандион. Отпуская свою дочь, он сказал Терею: "Тебе поручаю мою младшую дочь. Бессмертными богами заклинаю тебя беречь ее. Ведь она единственная утеха моей старости". Терей поклялся, что Филомела вернется домой здоровой и невредимой.
Со слезами простился Пандион с дочерью. С дурными предчувствиями проводил он Филомелу до корабля и долго глядел на тающий в морской дымке парус.
Не сводил Терей глаз с Филомелы, не отходил от нее ни на шаг. Когда путь к берегам Фракии был окончен, Терей не в свой дворец отвел Филомелу, а в убогую хижину, скрытую в дремучем лесу. Тут-то и поняла Филомела, какая опасность ей угрожает. В отчаянии стала она упрекать Терея: "Ты нарушил клятву, данную моему отцу, и тем самым растоптал заповеди богов! Ты возьмешь мою честь только вместе с моей жизнью! Но знай, что твое преступление видят боги, и ты понесешь наказание! Да я и сама пойду к народу и поведаю обо всем! Весь мир я наполню своими жалобами!"
Гнев овладел Тереем, когда он услышал угрозы Филомелы, и, чтобы никому не могла поведать несчастная дочь Пандиона о его преступлении, отрезал ей язык. Один вернулся Терей к Прокне. Жене он сказал, что сестра ее умерла. Долго оплакивала Прокна свою любимую сестру.
Миновал год. Филомела под строгим присмотром томилась в хижине. Лишенная речи, она никому не могла поведать о том, что ее держат в неволе. Наконец она нашла способ известить Прокну о своей горестной судьбе. Села Филомела за ткацкий станок, выткала на полотне все, что случилось с ней, и тайно отправила полотно сестре. Когда Прокна получила полотно и развернула его, то сразу прочла на нем ужасную историю Филомелы.
Не стала Прокна рыдать и рвать на себе волосы. Словно в забытье она блуждала по дворцовым покоям и думала только о том, как отомстить Терею.
В дни, когда женщины Фракии справляли праздник Диониса, Прокна отправилась вместе с ними в лес, и там, на склоне горы, поросшей густым ельником, нашла хижину, в которой ее муж держал в неволе Филомелу. Бросились сестры друг к другу в объятья. Потоки слез лились из глаз Филомелы, а Прокна не проронила ни единой слезинки. "Не до слез теперь, — сказала она, — не слезы, а меч отомстят Терею за его злодеяние".
Прокна вывела Филомелу из леса и тайно укрыла ее в дальних покоях дворца. Страшную месть задумала Прокна. Она позвала своего сына Итиса в покои, где была укрыта Филомела. Здесь уже был приготовлен острый кинжал. Едва переступил Итис порог, как, не успев даже вскрикнуть, упал, пораженный кинжалом в самое сердце. Прокна сама лишила жизни своего сына, а затем, разрезав его тело на куски, приготовила для Терея ужасную трапезу.
За ужином Прокна подала супругу сочное мясо, зажаренное на вертеле. Терей с аппетитом поглощал кусок за куском и хвалил их отменный вкус. Когда с трапезой было покончено, Терей спросил: "А где Итис, и почему он не ужинал вместе со мной?" Прокна же, радуясь мести, ответила: "Тот, кого ты ищешь, в тебе самом".
Не понял Терей ее слов, и стал настаивать, чтобы к нему немедленно привели сына. Тогда из-за занавеси вышла Филомела и бросила к ногам Терея окровавленную голову Итиса. Содрогнулся от ужаса Терей. Понял он, как ужасна была его трапеза. Проклял он и жену свою, и Филомелу. Оттолкнув от себя стол, обнажил он меч и бросился на сестер, чтобы отомстить за смерть сына, но не смог их настигнуть, все трое превратились в птиц: Филомела в ласточку, Прокна — в соловья, а Терей в удода4.
Власть Пандиона унаследовал сын его Эрехтей. Его дом был богаче наследниками, чем дом Пандиона: при четырех дочерях-красавицах, росли четверо сыновей.
Однажды, вихрем проносясь над Аттикой, бог скверного ветра Борей увидел, Орифию, старшую дочь Эрехтея, и захотел взять ее в жены. Разве мог он, грозный, неистовый, вызывающий всесокрушительные бури, ожидать, что Эрехтей не согласится отдать ему дочь. И сама Орифия не хотела становиться супругой грозного бога. Не помогли Борею ни просьбы, ни посулы огромного выкупа. "Нет, — ответил ему Эрехтей, — я не позволю унести свою дочь на далекий холодный север". — "Нет, — ответила Орифия, — я не хочу быть царицей ледяного царства".
Разгневался Борей, — ему, сыну звездного титана Астрея, ответили отказом! "Видно я забыл о своей грозной силе! — воскликнул он. — Разве подобает мне смиренно умолять смертных! Я гоню по небу грозовые тучи, я вздымаю горы морских волн, я с корнем вырываю, словно былинки, вековые дубы, я бичую градом землю и в твердый, как камень, лед превращаю воду! От моего стремительного полета содрогается даже царство Аида! И я, словно жалкий слуга, молю Эрехтея? Не умолять я должен отдать в жены Орифию, а отнять ее силой!"
Взмахнул Борей своими крылами, и свирепая буря понеслась над землей Аттики. Выше гор распростерся его темный плащ, веявший леденящим холодом. Вихрем взвился Борей над Афинами, унося с собой Орифию. Больше никогда не видел Эрехтей свою старшую дочь. Только слухи доходили до него, что стала Орифия в далекой стране, лежащей у берега ледяного моря, женой Борея, что родила она двух сыновей-близнецов, Зета и Калаида, и что будто родились они крылатыми, как и их отец.
Вскоре явился в Афины новый жених — сын Эллина, Ксут. Стал он просить руки Креусы, второй дочери Эрехтея. Не хотел царь Афин отдавать Креусу замуж за чужеземца и поставил Ксуту условие: Креуса станет его женой, если сам он переселится в Афины и будет жить с молодой женой во дворце Эрехтея.
Ксут принял это условие. Он переселился из Фессалии, где царствовал его отец, в Афины и жил тихо и мирно во дворце своего тестя. Дети от брака Креусы и Ксута, Ион5 и Ахей, стали родоначальниками великих эллинских племен — ионийцев и ахейцев.
Третья дочь Эрехтея, Прокрида, стала женой Кефала, сына Гермеса. По всей Элладе шла слава о дивной красоте Кефала. Но еще больше славился он как неутомимый охотник. Еще до восхода солнца Кефал покидал свою спящую супругу и отправлялся на охоту в горы Гиметта. В этих лесистых горах и увидела прекрасного охотника богиня утренней зари Эос. На крыльях своих она унесла Кефала далеко от Афин. Думала Эос, что ее избранник сочтет за великое счастье разделить ложе с богиней. Но Кефал горячо любил свою молодую жену. Измена Прокриде казалась ему святотатством. "Верни меня в Афины! — умолял он Эос. — Я дал Прокриде клятву верности и ни что не заставит меня изменить этой клятве!"
Разгневалась Эос и сказала Кефалу: "Хорошо, возвращайся к Прокриде. Скоро ты пожалеешь, что она твоя жена. Ты надеешься, что она так же, как и ты, соблюдает супружескую верность? А не хочешь ли испытать ее? Я могу на время изменить твою внешность. Войди в свой дом под видом чужеземца и попытайся соблазнить свою жену, хотя бы вот этим золотым браслетом". Эос протянула Кефалу массивный золотой браслет, и через считанные мгновения Кефал с браслетом в руках стоял на том же месте, откуда богиня его унесла6.
Ни кем не узнанный, Кефал вошел в свой дом и попросил временного приюта. Законы гостеприимства в Афинах были особо почитаемы. Даже в отсутствие хозяина гостям всегда были рады. Кефал был принят радушно, накормлен и окружен заботой. Прокрида была любезна с незнакомцем и охотно с ним беседовала. Она рассказала о городских новостях, о ценах на хлеб, посетовала на своего мужа, целыми неделями пропадающего на охоте.
Во время разговора Кефал протянул Прокриде золотой браслет. "Очаровательная хозяйка, — вкрадчивым голосом сказал он, — давай сделаем друг другу подарки. Я подарю тебе этот дивной работы браслет, — он из чистого золота, а ты мне подаришь счастье провести с тобой только одну ночь, если, конечно, твой муж не вернется с охоты".
Вспыхнула Прокрида от нечестивого предложения незнакомца, краска стыда и гнева залила ее лицо. Но блеск золотого браслета был таким завораживающим, а затейливый узор на нем таким великолепным, что Прокрида, опустив глаза, тихо прошептала: "Хорошо, я согласна".
Наверно богиня Эос незримо присутствовала в комнате, где происходил этот разговор. Как только Прокрида произнесла слова согласия, богиня вернула Кефалу его настоящий облик. "Теперь я знаю, — воскликнул Кефал, — чего стоит твоя клятва верности! Всего-то золотой побрякушки!"
Ни слова не ответила Прокрида своему мужу. Низко склонив голову, покинула она дом Кефала и ушла в покрытые лесом горы. Там стала Прокрида спутницей Артемиды. От богини она получила в подарок копье, которое всегда попадало в цель и само возвращалось к тому, кто им владел, а также собаку Лайлапу, от которой не мог уйти ни один зверь.
Не в силах был Кефал жить в разлуке с Прокридой. Он разыскал ее в лесистых предгорьях и уговорил вернуться домой. Вернулась Прокрида к мужу. Она отдала ему чудесное копье и собаку Лайлапу. Как и прежде, до рассвета, Кефал уходил на охоту и возвращался поздно вечером. А Прокрида целыми днями бродила по дому. Она думала, что Кефал уже не любит ее, что он забыл ее ради другой. И тогда Прокрида решила проследить за своим супругом. Когда Кефал, верный своей охотничьей страсти, еще затемно отправился в лес, Прокрида незаметно последовала за ним.
Занималась утренняя заря. Кефал шел по едва заметной лесной тропинке и напевал незатейливую песенку, которую сам сочинил: "Сень лесная — моя услада. Любовь моя — лесов прохлада". Вдруг он услышал позади хруст сухой ветки. Повинуясь охотничьему азарту, Кефал быстро повернулся и, не раздумывая, бросил свое незнающее промаха копье. Он был уверен в том, что копье само найдет свою жертву.
Волшебное копье не промахнулось. На лесной тропинке лежала Прокрида. Рана, нанесенная роковым подарком Артемиды, оказалась смертельной. "Заклинаю тебя святостью наших брачных уз, не позволяй той, к которой ты шел, переступать порог нашего дома", — сказала Прокрида. Умирая, она по-прежнему думала, что Кефал спешил к своей тайной возлюбленной.
Как совершивший убийство, Кефал еще до погребения Прокриды покинул Афины и удалился в семивратные Фивы, а затем переселился на безымянный остров, лежащий в Ионийском море. На этом острове он прожил до самой смерти. В память о нем этот остров стали называть Кефалленией.
Вскоре после гибели Прокриды Эрехтею пришлось вести тяжелую войну с соседним городом Элевсином. Вражеское войско возглавлял сын царя Эвмолпа, Иммарад. Несчастлива была эта война для Эрехтея. Все больше и больше теснил его Иммарад. Решил Эрехтей обратиться к оракулу Аполлона в Дельфах, чтобы узнать, какой ценой можно достигнуть победы. Страшный ответ дал оракул: только в том случае он победит Иммарада, если принесет в жертву свою последнюю, младшую дочь — юную Хтонию.
Хтония, узнав об ответе оракула, объявила, что готова пожертвовать жизнью за родные Афины. Скорбя о роковой судьбе дочери, Эрехтей принес ее в жертву богам. Лишь желание спасти Афины заставило его решиться на такую жертву.
Вскоре после того, как принесена была Хтония в жертву, произошло сражение. На поле боя лицом к лицу встретились Эрехтей и Иммарад. С раннего утра до полудня бились они друг с другом, но никто из них не уступал ни в силе, ни в храбрости, ни в умении владеть оружием. Когда солнце начало склоняться к закату, стали иссякать силы Иммарада и меч выпал из его руки. Тут и поразил Эрехтей своим копьем грудь противника, — отлетела тень Иммарада в царство Аида.
Узнал Эвмолп о смерти сына и вознес молитву Посейдону, умоляя грозного бога отомстить Эрехтею. Принял бог морей молитву Эвмолпа, примчался на четверке белоснежных коней в Аттику и трезубцем своим лишил Эрехтея жизни.
После смерти Эрехтея власть в Афинах перешла к одному из четырех его сыновей, Метиону. Он не был старшим из братьев и не по праву воцарился в Афинах7. Только внуку старшего сына Эрехтея, Эгею, удалось изгнать из Афин детей Метиона и восстановить попранную справедливость8.
Ничем не прославились метиониды. Были они жестокими тиранами и бездарными полководцами. Лишь один из метионидов обессмертил свое имя.
Много было в Афинах замечательных зодчих и скульпторов, но их искусство не могло даже сравниться с божественным мастерством Дедала, который приходился внуком изгнанному царю Метиону9. Люди говорили, что возведенные Дедалом здания переживут века, а высеченные им скульптуры будут потрясать своей красотой и отдаленных потомков.
Дедал ревностно относился к своей славе. Никому не раскрывал он секреты своего мастерства. Со всех концов Эллады приходили к нему юноши с просьбой взять их в ученики, но Дедал отказывал всем. Лишь один помощник был у Дедала — его племянник, сын родной сестры Поликасты, по имени Пердикс10. Было Пердиксу всего двенадцать лет, но мастерство его было уже столь совершенно, что в Афинах стали поговаривать: "Ученик превзойдет своего учителя!". Радоваться бы Дедалу успехам своего помощника, но он не захотел примириться с мыслью, что скоро слава Пердикса затмит его, знаменитого Дедала, славу.
Как-то вечером Дедал позвал своего юного помощника на вершину Акрополя, чтобы показать ему всю красоту Афин. Когда они поднялись на акропольскую скалу, солнце уже опускалось за горизонт. Залюбовался Пердикс красотой родного города, казавшимся еще прекраснее в вечернем свете. Разве мог подумать юный мастер, что величественную панораму Афин он видит в последний раз? Дедал тихо подкрался к Пердиксу, стоявшему у самого края обрыва, и столкнул его вниз. Только короткий жалобный крик, подобный крику раненой птицы, пронесся над засыпающим городом. Так погиб Пердикс, а вместе с ним и его талант11.
Преступление Дедала не осталось тайным. Афиняне разоблачили его и изгнали из города12. Дедал покинул Афины и отправился к царю Крита Миносу, который давно предлагал знаменитому мастеру стать его придворным художником.
Путь до Крита был недолгим. Минос радушно принял изгнанника и поселил его в своем дворце. Немало прекрасных произведений искусства создал для Миноса Дедал. Но самым знаменитым его творением был Лабиринт — дворец с такими запутанными коридорами и переходами, что человек, вошедший в него, выхода найти уже не мог никогда. В подземельях Лабиринта Минос прятал сына жены своей Пасифаи, ужасного Минотавра, чудовища с телом человека и головой быка13.
Много лет прожил Дедал на Крите. Здесь он стал отцом, — одна из рабынь Миноса, по имени Навкрата, родила ему сына Икара. Когда Икар подрос, Дедал, чувствуя приближение старости, начал обучать его искусству ваяния и зодчества. Но Икар не унаследовал таланта отца, более того, он не обнаруживал вообще ни каких дарований.
Чем острее чувствовал Дедал приближение старости, тем сильнее было его желание умереть на родине, в Афинах. Но Минос и слышать не хотел его настойчивые просьбы. Когда в очередной раз Дедал, упав на колени, умолял царя Крита отпустить его, Минос сказал: "Ты, Дедал, великий мастер, и мне легче лишить тебя жизни, чем расстаться с тобой. Чтобы ты не попытался бежать, отныне будешь не гостем моим, а пленником".
Дни шли за днями. Дедала неотступно преследовали мысли: "Как бежать с острова, ставшего тюрьмой? Покинуть Крит можно только морем. Но побережье строго охраняется, и надежда, тайно проникнуть на какой-нибудь корабль, не велика. Похитить рыбацкую лодку? Но отправиться на утлом суденышке к далеким берегам Аттики, значит пойти на верную гибель".
Долго думал Дедал и, наконец, нашел решение: если нельзя покинуть царство Миноса ни сушей, ни морем, то небо открыто для бегства. Он сказал стражникам, что хочет изготовить для царя Миноса небывалое произведение искусства, и для этого ему нужно большое количество птичьих перьев, много пчелиного воска и крепкие нити. Все, что просил мастер, было немедленно доставлено, и Дедал принялся за работу. Он аккуратно разложил перья рядами, начиная с самых маленьких и кончая самыми большими. Затем скрепил между собой перья воском, — получилось крыло большой птицы.
Пока Дедал трудился, Икар играл около отца: то ловил пух и пускал его по воздуху, то, разминая в руках воск, лепил из него фигурки людей и животных. За четыре дня Дедал изготовил четыре крыла: два крыла были очень большими, а два — поменьше.
На пятый день, ранним утром, когда приставленная к пленникам стража сладко спала, Дедал крепко привязал нитями большие крылья к своим рукам, сильно взмахнул ими и плавно поднялся в воздух. С изумлением смотрел Икар на отца, который парил в воздухе, подобно птице. Испытав творение своих рук, Дедал опустился на землю и обратился к сыну: "Сейчас мы с тобой покинем Крит. Крылья, что поменьше, — твои. Управлять ими легко. Будь осторожен во время полета. Не спускайся слишком низко к морю, чтобы соленые брызги волн не замочили перьев. Не поднимайся слишком высоко, чтобы жар солнца не растопил воск, скрепляющий перья. Смело лети за мной, и не отставай".
Дедал закрепил на руках сына крылья и вместе с ним поднялся в воздух. Как заботливая птица-мать обучает своих птенцов искусству полета, так и Дедал поначалу кружил рядом с Икаром. Отец мог быть доволен сыном: Икар летел так, как будто родился крылатым. Те, кто с земли видел их полет, думали, что это два бога летят в небесной лазури.
Далеко позади остался Крит. Упоение счастьем полета все больше и больше захватывало Икара. Ему захотелось подняться еще выше, к самому солнцу. Напрасно он пренебрег советам отца! Палящие лучи растопили воск, скрепляющий перья, — рассыпались они и, гонимые ветром, разлетелись по воздуху. Упал Икар с поднебесной высоты в море и погиб в волнах.
Велико было горе отца, лишившегося сына. В отчаянии он кричал: "Где ты, сын мой? Где искать тебя? Ответь!" Молчало море, и только перья на волнах указывали место, где расстался с жизнью Икар14. Что оставалось делать Дедалу? Не возвращаться же на Крит! И Дедал в одиночестве продолжил полет, проклиная свои искусные руки, изготовившие крылья, которые стали причиной смерти сына.
Долго летел Дедал над морем, над бесчисленными островами, и, наконец, опустился на землю Сицилии, где правил царь Кокал. С великими почестями принял Кокал прославленного мастера. Он поселил Дедала в своем дворце, окружил многочисленными слугами, которым приказал выполнять малейшие желания почетного гостя.
А в это время царь Минос по всей земле искал беглеца. Он понимал, что Дедал постарается хорошо укрыться от погони и найти его будет не просто. Раскрыть убежище Дедала можно только с помощью хитрости, — решил Минос. И вот во все концы обитаемой земли отправились гонцы, возвещавшие, что тот, кто разрешит заданную Миносом задачу, будет вознагражден великим богатством. Не из легких была эта задача: нужно было продеть шелковую нить, да так, чтобы она вошла с одной стороны раковины и, миновав все изгибы, вышла с противоположной стороны. Знал Минос, что никто, кроме Дедала не догадается, как это сделать.
Очень хотелось Кокалу прославиться и получить обещанную Миносом награду. И Кокал обратился за помощью в решении этой задачи к Дедалу. Рассмеялся Дедал и сказал царю: "Нет ничего проще! Привяжи нить к лапке муравья и запусти его в раковину. В поисках выхода муравей проползет все изгибы раковины, а нить протянет за собой".
Так задача Миноса была решена, и послы Кокала прибыли на Крит за обещанной наградой. Но вместо вознаграждения они услышали от критского царя: "Возвращайтесь к своему господину! Передайте ему мое условие: или он выдает мне беглеца Дедала, или мои войска не оставят камня на камне в городах Сицилии".
Вернулись послы, передали царю условия Миноса. Задумался Кокал. Он страшился бесчисленных войск грозного Миноса, но его дочери умоляли не выдавать чудо-мастера, который изготавливал для них великолепные украшения. Они уговорили отца, чтобы тот пригласил Миноса на пышный пир, как гостя, посулив разрешить все вопросы за пиршественным столом.
Но Минос не нуждался в приглашении. С немногочисленным, но хорошо обученным и прекрасно вооруженным отрядом он высадился на восточном берегу Сицилии. Перепуганный Кокал решил отдать Дедала в руки Миноса, лишь бы избежать кровопролития. Он направил к Миносу глашатая, и тот возвестил решение своего господина: "Великий царь Крита! Дедал твой. Я, царь Сицилии, более не удерживаю его. Поступай с ним как хочешь. Тебя же я прошу быть гостем в моем дворце".
Вечером того же дня Минос, предвкушая удовольствие от предстоящего пира, принимал ванну во дворце Кокала. Но он не смог насладиться изысканной пищей и тонкими винами, уже расставленными на пиршественном столе. Дочери Кокала вошли в ванную комнату и вылили на царя Крита целый котел кипящей воды. Грозный Минос, одно имя которого заставляло трепетать целые народы, умер не на поле брани, как подобает великому царю, а смертью позорной — от рук женщин.
Узнав о смерти своего царя, отряд критян без боя покинул Сицилию. А Дедал еще много лет прожил во дворце Кокала. Потом он вернулся на родину, в Афины, где стал родоначальником славного рода мастеров и художников Дедалидов.
Не одно столетие правили Афинами потомки царя Эрихтония. Среди них самым знаменитым был Тесей, сын Эгея. Он совершил много великих подвигов15. Не зря его называли афинским Гераклом. Но после смерти Тесея род Эрихтонидов стал мельчать. Не было после Тесея в Афинах великих царей. Войска многочисленных неприятелей, словно морские волны, накатывались на землю Аттики, и сил для достойного отпора у Афин уже не оставалось.
В это тяжелое для страны время в Афины переселился царь Мессении Меланф. Он был изгнан из Мессении потомками Геракла и бежал сначала в Спарту, а затем, по совету оракула, отправился в Аттику. Но ему не довелось пожить в Афинах в мире и покое. В Аттику вторглись войска беотийцев и Меланф встал на защиту приютившей его страны. Когда на широкой равнине сошлись оба войска, Меланф вызвал на поединок царя беотийцев Ксанфа. Во время поединка за спиной Ксанфа появился бог Дионис и Меланф стал укорять Ксанфа, что он бьется не один. Ксанф обернулся и в это мгновение Меланф насмерть сразил беотийского царя.
Гибель Ксанфа повергла в смятение беотийское войско, и афиняне, воодушевленные победой Меланфа, яростно ринулись в бой. Беотийцы в панике бежали, а народ афинский, в благодарность за спасение, провозгласил Меланфа царем. Так пресекся древний род Эрихтонидов.
Меланфу наследовал сын его Кодр. Царствование его было не долгим. Очередное нашествие врагов обрушилось на Аттику. Несметные полчища дорийцев осадили Афины. Долго и без особых успехов продолжалась осада города. И тогда дорийцы отправили в Дельфы гонцов с вопросом к оракулу: смогут ли они захватить Афины? Оракул ответил: "Афины падут, если царь Кодр проживет долгую жизнь и умрет от старости".
Об этом пророчестве узнал и царь Кодр. Он простился со всем афинским народом, переоделся в лохмотья, спрятал под убогой одеждой знаки царской власти, короткий меч и вышел за крепостные ворота. Несколько дорийских воинов сразу же набросились на него, в надежде узнать: много ли продовольствия осталось в осажденном городе. Но Кодр, выхватив спрятанный под лохмотьями меч, оказал им сопротивление. Бой был коротким. Сразу три вражеских меча вонзились в тело Кодра. Истекая кровью, он упал на землю и, умирая, прошептал: "Никогда не взять вам мой город. Это говорю я — царь Кодр. Я не дожил до старости и не умираю от болезни. Значит, с моей преждевременной смертью Афины стали неприступными".
О том, что случилось, немедленно доложили вождю дорийцев. Знаки царской власти, найденные на теле убитого, не оставляли сомнения в том, что царь Кодр мертв, и умер он не от старости, а от смертельных ран, полученных им в бою. Осада с Афин была тотчас же снята, а вскоре дорийцы совсем покинули Аттику.
Благодарные афиняне похоронили царя Кодра на Акрополе. Но кто должен занять опустевший афинский престол? Не было у Кодра сына-наследника. После долгих споров афиняне решили: никто не достоин после Кодра быть царем в Афинах. С тех пор не стало царской власти в Афинах, и великим городом граждане управляли сообща.
© 1997-2001 ПРЦ НИТ